БАБУШКА

Алла Мосель (Санкт-Петербург)

"Если тот, кого я люблю, пойдет побродить со мною

Или сядет рядом со мною, держа мою руку в своей,

Что-то неуловимо-неясное, какое-то знание без слов и мыслей

Охватит нас и проникнет в нас"

Уолт Уитмен

Конечно, мы заранее готовили себя к тому, что часть нашей семьи уезжает за границу. Прошло много лет, прежде чем туманные замыслы стали реальностью и окончательно созрел плод решения. К тому же уезжали не все одновременно, что давало возможность повторять процедуру прощания, постепенно свыкаясь с разлукой.

Однако, несмотря ни на какие ухищрения, время, отведенное на подготовку, как всегда оказалось потраченным впустую. Видимо, мозг просто не в состоянии был воспринять истинный смысл слова "навсегда" и событие, которого все ждали годами, оказалось неожиданно и неприятно болезненным.

Последней партией улетали мои тетя, дядя и бабушка. Был ранний апрель - первые теплые дни после долгой зимы. Мы все вместе приехали в аэропорт, вместе суетились с какими-то бумажками и багажом - мы были еще вместе, но чувство скорой разлуки уже пролегло между нами. В конце концов ее бледная тень материализовалась в стеклянную стену, разделившую нас отчетливо и необратимо. Здание аэропорта напоминало мне теперь песочные часы. Люди как песчинки постепенно перетекали из одной части пространства в другую. Так, глядя на них, можно было следить за неспешным ходом времени. В какой-то момент у меня даже появилась иллюзия того, что его можно остановить, прервав этот поток, но было поздно, слишком поздно ... Наши близкие уже уходили за ограждение и теперь мы только издали могли смотреть друг на друга.

Я стояла, прижавшись лбом к холодной прозрачной поверхности. Она навевала мысли о странном противоречии, мистически объединившем ее хрупкую стеклянную природу с непреодолимостью, непробиваемостью обозначенного ею рубежа. Бабушка, сидящая теперь уже по ту сторону, казалась мне такой одинокой, что у меня сжалось сердце. Я сдерживалась изо всех сил, но слезы неожиданно переполнили мои глаза и потекли по щекам. Стараясь не двигаться, чтобы жестами не выдать своей слабости, я изо всех сил сдерживала цепную реакцию. Было ясно, что стоит кому-то заплакать...

Лихорадочно оглядываясь, я пыталась найти объект, на который могла бы переключить свое внимание. Но лица у провожающих были такие же потерянные и больные как у меня. Вероятно, все серьезно считали, что уезжать легче чем оставаться. Из-за слез было трудно смотреть. Мне неожиданно вспомнилась увиденная где-то строчка : "...возможны изменения времени, пространства и причинности...". Кажется, изменения уже начались - пространство неумолимо стремилось к минимуму, а время - к бесконечности.

На память пришли стихи древнего китайского поэта Ван-Вея:

"Вейджен прощальный. Дождь с утра к земле пыль легкую прибил.

Знакомый постоялый двор весною лик свой обновил.

Уже подарен ивы цвет, повозка у окна

И все ж не торопись, мой друг, нальем еще вина.

Когда уйдешь за Янь-Гуань - появятся друзья,

Мне ж тосковать, что я один и что они - не я."

В конце концов все конечно. Закончилось и это. Ушло с тяжелым грохотом в недра памяти. Последние взгляды, последние взмахи рук - и вот мы теряем друг друга из вида. Я чувствовала себя измученной и опустошенной. На обратном пути мы почти не говорили - каждый думал о своем. За окном проносились машины, деревья, мимолетные узоры ветвей, тянущихся к тебе в призрачном танце, словно пытаясь удержать тебя. Мимолетные встречи, переливающиеся серой струей стремительного асфальта в бесконечную разлуку.

Разлука. Это слово стало знакомо мне с детства. Мне было еще совсем мало лет, когда мои родители разошлись. Именно с этим событием и связаны мои первые собственные воспоминания. До этого были лишь какие-то смутные обрывки, видения, ускользающие при первой же попытке чуть пристальнее вглядеться в них. К сожалению, детство человека становится его прошлым слишком рано для того, чтобы он смог его по достоинству оценить. Если бы не старые фотографии и семейные предания, сотканные из воспоминаний старших, эта часть нашей жизни была бы еще более сказочной и иллюзорной.

Несмотря на то, что формально наша семья распалась, мой отец и его родные продолжали оставаться родными и мне. Наши взаимоотношения всегда были теплыми и искренними. И, конечно, центральное место в этой вселенной занимала моя бабушка. Вокруг нее все крутилось, она все держала в своих руках, и мы все были в зоне ее притяжения. Только благодаря ей наши орбиты постоянно пересекались, только она не давала нам распасться. Бабушка обладала поистине неуемной энергией и оптимизмом. Ее невозможно было не любить, как невозможно не любить жизнь. Но никто не любил жизнь так, как умела это делать она сама! Она всегда была подвижна и любознательна. Беспокойная и непрактичная, она умела радоваться малому и не унывать, чего бы это ей не стоило... Да, это было самое подходящее для нее слово - "жизнелюбие".

Папа как-то рассказывал поразившую меня историю: он пришел навестить бабушку в больнице после тяжелой операции и застал ее всю в слезах. До смерти перепуганный, он забросал ее вопросами, а в ответ услышал: "Представляешь, мне врачи запретили вкусненькое!" Но через мгновение она уже снова была собой, веселой и жизнжрадостной. И в этом была она вся! Наплевав на болезни, бабушка, никогда не умевшая жить по правилам, продолжала поглощать конфеты, пирожки, булочки и прочие вредные продукты. Кому-то это казалось смелостью, кому-то - сумасбродством, мне - единственно правильным выбором. Просто в вечном споре рассудка и желаний преимущества всегда на стороне последних. "Сколько мне еще осталось ,"- частенько говорила она, - "так почему я должна себе в чем- то отказывать?"

Я всегда с интересом слушала ее истории - ей ведь было о чем поведать! Она прожила длинную, интересную, наполненную событиями жизнь. До преклонных лет сохранив необычайную ясность ума, бабушка оставалась прекрасной рассказчицей. Общительность и душевность как магнитом притягивали к ней людей. Такого количества знакомых я не видела ни у одного человека на свете! И со всеми она умудрялась поддерживать длительные оживленные отношения - так что на праздники была буквально засыпана открытками.

Старость и бабушка были вещами несовместимыми. Жизнь никогда не была ей в тягость, и она никогда не сдавалась - работала пока были силы, путешествовала, наведывалась в гости, воспитывала правнучку ... И всего этого ей было еще мало! Душа ее всегда стремилась к большему, она никогда не уставала, только вот тело подводило иногда...

Когда я узнала о предстоящем бабушкином отъезде, наши встречи стали более частыми - мы как будто старались наговориться впрок. К сожалению, это оказалось невозможным. Главные слова так и остались несказанными, все пролетело как один миг, а в утешенье нам достались только звонки и письма, письма и звонки... Граница была пересечена. И нужно привыкать к новым правилам игры.

Прошло несколько месяцев после отъезда наших близких, и все постепенно возвращалось на круги своя. Время катилось словно пущенный под гору камень. Я много работала, суетилась, пыталась что-то переделать... Моя жизнь менялась, совершая то крутые виражи, то плавные повороты, но теперь у меня была цель. Пожалуй, впервые в жизни эта цель была вполне осознана; не привнесена извне, а рождена самостоятельно. "Ты ведь приедешь ко мне, моя дорогая лапонька?" не раз спрашивала меня бабушка перед отъездом. "Конечно, приеду," - отвечала я. Обратное было бы просто абсурдным.

Мой вылет был запланирован на октябрь. Дома ждала своего часа пухлая папка с документами, гарантирующими мне беспрепятственное получение визы. Моя идея-фикс постепенно обрастала атрибутами реальности. Я мысленно подгоняла время, и без того несущееся во весь опор. Но, видимо, я что-то не предусмотрела и на моем личном деле в самый последний момент неожиданно появилась надпись : "ОТКАЗАТЬ".

На дворе был високосный год. Он пришел, прихватив с собой смерть, предательство, одиночество и разлуку. Несчастья шли чередой, и мы не успевали оправиться от одного удара, когда на нас обрушивался другой.

Я безвольно наблюдала за тем, как стремительно рушится с таким усердием выстроенный мною карточный домик. Все перемешалось, сместилось и нарушилось. Приоритеты оказались второстепенным, старая система ценностей развалилась и больше не определяла жизнь - внутри меня царил хаос. Выбраться из него было очень тяжело.

Прошел год, потом еще один. Дела постепенно продвигались, жизнь становилась светлее, и над всем этим стоял образ моей бабушки, все знающей, все могущей. "Не печалься, внученька, - писала она мне, словно в ответ на услышанную молитву, - все будет хорошо, мы скоро увидимся. Все будет хорошо."

Я сидела за столом в своей комнате и смотрела в окно. Пушистые снежинки медленно падали на деревья и крыши домов. Был ранний вечер и зимняя темнота еще не успела окутать город. Я глядела в серое плоское небо и представляла, как мы с бабушкой будем гулять по солнечным теплым улицам чужого мира, как мы будем разговаривать обо всем на свете, как нам будет радостно и светло... И улыбка, неясная, робкая, нежно касалась моих губ.